Шедевры русской литературы

Возможно ли полное прочтение литературного произведения? Когда оно удаётся, то вдруг все слова и образы выстраиваются в бессмертной последовательности и перестают таить в себе загадку. Дух произведения по-прежнему может быть призрачным или закрытым, но он оживает, а слова как будто исчезают перед ним, срабатывают так, как им свойственно. Полное прочтение – это какая-то уникальная редкость, она требует постоянного внимания и многих лет возвращения к тому, что нас окликнуло и увлекло. Стоит только научиться правильно не покупаться на провокации, как состоится встреча с одним из шедевров, который, как все шедевры, даёт ощущение счастья. Счастья, а не тяжелого нравственного урока, который мы привыкли извлекать из этого произведения.

Пушкин – один из глубоких интеллектуальных авторов, предпочитавший здоровую позицию мрачному романтизму. При этом Пушкин и один из наименее прочитанных писателей, так как мы наивно полагаем, что нам хватает встречи с ним в детстве и в школе. Читать Пушкина – острое наслаждение для зрелого сознания. В «Повестях Белкина» Пушкин создаёт таблицу основных черт современного ему направления искусства, к которому он относился слишком критично и непримиримо.

Когда мы говорим о Чехове, то понятие «рай», а тем более «счастье» кажутся совершенно неуместными. Это повод перечитать его и проверить идею «индивидуального рая» на прочность. Есть разница между «обыденностью» – повтором тривиальных событий жизни – и тем, чему мы бы мечтали придать статус счастливого обыкновения. Житейские мелочи чеховского мира обыденны и удивительны одновременно. С какого пункта можно ощутить счастье по шкале жизненных ценностей?

Обломов — это не персонаж, не литературное явление, не аллегория. Это архетип, мифологический герой и самое сердце русской литературы. Штольц говорит, что не встречал сердца чище, светлее в прозе. Мы поговорим о чуде Обломова, о поэзии Обломова, о творческом начале в нем. Но он же и негранёный камень, который не подходит для кольца, или валун, лежащий посреди чистого источника. Не попал ли Гончаров в самую сердцевину русского миросозерцания? Не проявляется ли в образе Обломова естественная, дремлющая поэзия, которую пытался пробудить Гоголь, хотя в его произведениях больше рецептов кушаний, чем в меню Гончарова? Кто перед нами - страдающая душа на кресте противоречий или идеальное воплощение философии Dolce far niente?

Антоний Погорельский – это псевдоним Алексея Алексеевича Перовского. Он был внебрачным сыном графа Разумовского, братом других видных государственных деятелей, дядей Козьмы Пруткова (Алексея Толстого и братьев Жемчужниковых). Сказка "Черная курица, или Подземные жители" изначально не адресована широкой публике, поэтому в ней много символов, понятных внутри семьи и среди других посвященных и непонятных обычному читателю. Это воспитательная сказка, созданная для развлечения племянника Алексея Толстого, содержит в себе несколько намеков государственного и международного уровня, она говорит о царях и вельможах, о чести и предательстве, и, как любая другая сказка, о добре и зле. Разве что здесь зло непоправимо. Темные пятна русской истории нельзя вывести, но можно рассмотреть с особым пристрастием. "Черная курица" по зернышку склевывает такие темы, как убийство Павла I, запрет на масонское движение в России, "Большая игра" с англичанами из-за Средней Азии и даже принимается за "Житие Сергия Радонежского", который получил дар, очень похожий на дар Алёши. Конечно, мы имеем дело не только с литературой, поэтому контекст за пределами небольшой новеллы окажется поразительно обширным и захватывающим.

Конечно, мы ассоциируем Пушкина с Моцартом, гулякой праздным, которому всё даётся легко. Однако акмеисты собрали тайный клуб "сальеристов", предлагая иное прочтение образа Сальери. Кем были Сальери и Моцарт, что их связывало, как формируется и как меняется образ гения? Об этом мы поговорим в обсуждении одной из самых знаменитых "маленьких трагедий" Пушкина. Особую сложность представляет вопрос о сочетании гения и злодейства. Казалось бы, Пушкин безусловно прав, но почему целая эпоха бьется над тем, чтобы с ним поспорить? Стоит ли решать вопросы искусства при помощи категорических этических принципов? Легко их оспорить? Приглашаем вас на встречу с двумя гениями и, как минимум, одним "злодеем", которым окажутся не Моцарт и не Сальери.